Случаи. Шутки. Афоризмы - Страница 3


К оглавлению

3

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.


— Спутник славы — одиночество.


— Одиночество как состояние не поддается лечению.


— Когда у попрыгуньи болят ноги, она прыгает сидя.


— Оптимизм — это недостаток информации.


Подводя итоги, Раневская говорила: — Я родилась недовыявленной и ухожу из жизни недопоказанной. Я недо…


— У меня хватило ума прожить жизнь глупо.


— Жизнь моя… Прожила около, все не удавалось. Как рыжий у ковра.


— Всю свою жизнь я проплавала в унитазе стилем баттерфляй.


— Ничего кроме отчаянья от невозможности что-либо изменить в моей судьбе.

Глава II
КОЛЛЕГИ, ИЛИ ТВОРЧЕСКАЯ КОММУНАЛКА

«Мне попадаются не лица, а личное оскорбление!»

Раневская


Раневская жила в большой коммуналке — в мире искусства — так, как лишь и можно там выжить: ворча, огрызаясь, руками и ногами вцепившись в дверь собственной комнатушки.


«Для меня всегда было загадкой — как великие актеры могли играть с артистами, от которых нечем заразиться, даже насморком. Как бы растолковать бездари: никто к вам не придет, потому что от вас нечего взять. Понятна моя мысль неглубокая?»

(Раневская, из зап. книжки)


Раневская говорила:

— Птицы ругаются, как актрисы из-за ролей. Я видела как воробушек явно говорил колкости другому, крохотному и немощному, и в результате ткнул его клювом в голову. Все, как у людей.


— Я не признаю слова «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно.


— Это не театр, а дачный сортир. В нынешний театр я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости рвать зубы. Ведь знаете, как будто бы Станиславский не рождался. Они удивляются, зачем я каждый раз играю по-новому.


О новой актрисе, принятой в театр «Моссовета»:

— И что только ни делает с человеком природа!


— У нее не лицо, а копыто, — говорила об одной актрисе Раневская.


— Смесь степного колокольчика с гремучей змеей, — говорила она о другой.


Главный художник «Моссовета» Александр Васильев характеризовался Раневской так: «Человек с уксусным голосом».


О коллегах-артистах:

— У этой актрисы жопа висит и болтается, как сумка у гусара.


— У него голос — будто в цинковое ведро ссыт.


Об одном режиссере:

— Он умрет от расширения фантазии.


— Пипи в трамвае — все, что он сделал в искусстве.


Раневская о проходящей даме: "Такая задница называется «жопа-игрунья».


А о другой: «С такой жопой надо сидеть дома!»


Обсуждая только что умершую подругу-актрису: — Хотелось бы мне иметь ее ноги — у нее были прелестные ноги! Жалко — теперь пропадут…


Однажды Раневская участвовала в заседании приземной комиссии в театральном институте.

Час, два, три…

Последней абитуриентке, в качестве дополнительного вопроса, достается задание:

— Девушка, изобразите нам что-нибудь очень эротическое, с крутым обломом в конце…

Через секунду приемная комиссия слышит нежный стон:

— А… аа… ааа… Аа-а-а-пчхи!!!


Раневская и Марецкая идут по Тверской. Раневская говорит:

— Тот слепой, которому ты подала монетку, не притвора, он действительно не видит.

— Почему ты так решила?

— Он же сказал тебе: «Спасибо, красотка!»


Встречаются Раневская и Марлен Дитрих.

— Скажите, — спрашивает Раневская, — вот почему вы все такие худенькие да стройненькие, а мы — большие и толстые?

— Просто диета у нас особенная: утром — кекс, вечером — секс.

— Ну, а если не помогает?

— Тогда мучное исключить.


— Критикессы — амазонки в климаксе.


— Когда нужно пойти на собрание труппы, такое чувство, что сейчас предстоит дегустация меда с касторкой.


— Деляги, авантюристы и всякие мелкие жулики пера! Торгуют душой, как пуговицами.


Режиссера Варпаховского предупреждали: будьте бдительны. Будьте настороже. Раневская скажет вам, что родилась в недрах МХАТа.

— Очень хорошо, я и сам так считаю.

— Да, но после этого добавит, что вас бы не взяли во МХАТ даже гардеробщиком.

— С какой стати?

— Этого не знает никто. Она все может сказать.

— Я тоже кое-что могу.

— Не делайте ей замечаний.

— Как, вообще?!

— Говорите, что мечтаете о точном психологическом рисунке.

— И все?

— Все. Впрочем, этого тоже не говорите.

— Но так же нельзя работать!

— Будьте бдительны.

Варпаховский начал издалека. Причем в буквальном смысле: на некотором расстоянии от театра. Репещии происходили наедине с Раневской, на одной из скамеек Сретенского бульвара. Ей это показалось забавным: заодно и воздухом можно дышать.

— Фаина Георгиевна, произносите текст таким образом, чтобы на вас не оборачивались.

— Это ваше режиссерское кредо?

— Да, пока оно таково.

— Не изменяйте ему как можно дольше. Очень мило с вашей стороны иметь такое приятное кредо. Сегодня дивная погода. Весной у меня обычно болит жопа, ой, простите, я хотела сказать спинной хрэбэт, но теперь я чувствую себя как институтка после экзамена… Посмотрите, собака! Псина моя бедная! Ее, наверно, бросили! Иди ко мне, иди… погладьте ее немедленно. Иначе я не смогу репетировать. Это мое актерское кредо. Пусть она думает, что ее любят. Знаете, почему у меня не сложилась личная жизнь и карьера? Потому что меня никто не любил. Если тебя не любят, нельзя ни репетировать, ни жить. Погладьте еще, пожалуйста…

Когда перебрались в театр и отвлекаться стало не на что, Раневская взяла свое. Она репетировала только с теми актерами, с которыми хотела. Ее собирался бить один из артистов, которому она сделала грубое замечание насчет несвоевременного выхода, — реплику Раневская действительно подала очень тихо.

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

3